Море. Сербия уже который день был на море и не видел земли. Сербия уже ненавидел море. Его тошнило от этой соленой воды и в прямом и в переносном смысле. Да... Теперь Сербия ненавидел еще и море. Еще и море... А до этого вся его ненависть ограничивалась лишь Австро-Венгрией да Болгарией. Ну, по крайней мере, сам Сербия думал именно так. В ненависть – штука серьезная. А вот просто невзлюбить Сербия мог каждого второго – в этом списке есть и Англия, и Франция, и Германия, и вообще много кого еще.
Так вот, вернемся к тому, что Сербия не просто невзлюбил море, а вовсе возненавидел его. Хотя, тот факт, что этим вечером все должно было закончиться, несколько обнадеживал потрепанного войной и жизнью серба. Но эта надежда терялась моментально – Сербию тревожили мысли о том, что скоро ему придется встретиться с Грецией. С одним из тех, чью жизнь он буквально превратил в Ад своей выходкой в Сараево. За эти дни ненавистного плаванья Сербия уже много раз обдумывал начало их встречи с Гераклом, но чаще всего эти мысли попросту сводились к тому, как же серб неправильно поступил. Но прошлого было, увы, не вернуть. А будущего, увы, не избежать. Сплошное «увы». Да, Сербия – это определенно сплошное «увы», ведь не было бы Сербии, то не было бы войны. Сам Сербия в это свято верил и клял себе за развязывание вражды. И сейчас его мысли опять свелись к этому:
- И вот как я посмотрю Греции в глаза? Это же Греция, это же практически брат, это же хороший друг, это же практически союзник! Эх... Да, Гордан, ты и до этого был идиотом, но сейчас... Пичка Матер! Как так можно-то было?! Не задумываясь о последствиях и... Проклетство! Ненавижу себя! Еще и Греция от этого страдает, - Сербия сидел на палубе, прислонившись спиной к борту корабля, - Н-да... Надеюсь, что он меня не убьет при первой же встрече. Мало того, что я втянул весь мир в войну и из-за меня страны Антанты заставляют Грецию вступить в войну, так я еще и жить у него буду. Вот зачем ему нужен живой труп, а? Вот зачем, а?! Что за чертовщина-то?! Тьфу! – Сербия смачно сплюнул на палубу, не волнуясь о кропотливой работе по мытью этой старой древесины, - Эх, и даже сливовицы нет! Ненавижу!
Сейчас Сербия сидел здесь, на корабле, в самом ужасном виде – порванная венная форма, раны на лице, перебинтованные нога и рука, разбитая губа. Спасибо, что живой, ага.
- Так вот, как же себя повести при встрече с Гераклом? Проклетство, вот как развязывать войну мирового масштаба, так я могу, а как начать разговор с человеком – так нет! Что за несправедливость-то! Коjи курац?! Так, стоп! Так-так-так, с чего же начать разговор?.. – Сербия, привыкший воевать, уже и позабыл, как же нужно заводить вежливые разговоры, а не просто кричать и командовать: «Окружайте! Раз, два, стреляй!», - Ну, для начала не помешало бы извиниться. Это да, это точно. Хм, вот что за чудеса?! Вот никогда бы не подумал, что хотел бы вернуться обратно в Сербию лишь бы не ступать на спокойную и тихую землю Корфу! – серб пробормотал это и усмехнулся, - Дожил, уже сам с собой разговариваю, такими темпами скоро сам на себя обижусь. Эх...
Тем временем мысли Сербии прервались – корабль прибыл к месту назначения.
- Ну, наконец-то!  - не удержался и выкрикнул Сербия.
- Хотя, смешанные чувства у меня от этого «Ну, наконец-то!», там же Греция... А Грецию эта война уже стала затрагивать... – а вот это Сербия удержался и не сказал, а просто подумал, а еще тихо фыркнул. Можно сказать «Ура!», здравый рассудок таки сохранился, пусть и в малых количествах.
Здравый рассудок, может, и сохранился, но вот физическое состояние серба оставляло желать лучшего. Вот, например, по поданному к кораблю трапу Сербия еле спустился без посторонней помощи. Спустился и тут же ощутил много нового, правда, сначала он ощутил прохладную морскую воду и мокрый песок под ногами, а уже потом... А потом Сербия успел подумать и как плохо то, что он сейчас встретится с Грецией, как ужасно то, что он покинул Сербию, а еще Гордан понял, что относительное спокойствие Корфу его раздражает, нет, даже бесит. Но это, как ни странно, отошло на задний план перед болью в ноге, все-таки ходить медленно – это как-то не очень, даже очень не очень, определенно.
И как только Сербия сделал первый шаг по мягкому песку, нога провалилась, боль усилилась, но отвлечься от казалось бы нестерпимой боли помог неожиданный крик Греции (уж его голос Сербия сможет отличить от других):
- Сербия!
Такой маленький, но уже обнадеживающий, напряжение уже спало, уже не так страшно будет начать разговор.
- Так, с чего же я там должен был начать разговор? Ага, ну, сначала поздороваться, потом извиниться, а потом... Неужели попробовать оправдаться?.. – и опять Сербии не дали нормально подумать, ну, что же это такое-то?! На секунду Сербия был возмущен и только потом понял, что перед ним стоит Греция, нога самого серба ноет, а сам он с удовольствием бы завалился спать (морскую качку Сербия не переносил и на корабле, соответственно, спал плохо).
И вот подошел тот самый момент, когда нужно было что-то сказать, но это «что-то» почему-то не говорилось. Ну, не говорилось и все тут! В голове Сербии опять повторялись все эти мысли, но вслух Сербия ничего не говорил, он просто смотрел Греции в глаза – сначала в глазах была радость от встречи, потом она сменилась горечью разлуки с родиной, а потом в глазах читалось «Прости. Прости за все». И в такой замечательный момент ноги Сербии повели себя совершенно неподобающе – они взяли и покосились безо всякого предупреждения! И Гордан, дабы не упасть в соленую воду, оперся одной рукой о Греции и еще раз извинился перед взглядом. Знаете, как это сложно – предано смотреть человеку в глаза, а не выть от ужасной боли? Пока что у Сербии получалось держать себя в руках, пока что... И сейчас Сербия подумал, что они с греком могут так стоять вечно, если он ничего не предпримет. Просто сам Сербия боялся даже слишком громко вздохнуть, а о том, чтобы пошевелиться, он даже думать не смел. Сейчас серб чувствовал всю свою вину перед Грецией, сербу было стыдно и плохо, серб ждал ответной реакций от Греции, очень ждал. Ждал даже больше, чем отдыха и зализывания ран на этом треклятом острове, даже больше, чем возвращения на родину, даже больше, чем мести за поражение. В общем, да, действительно очень сильно ждал, определенно.

Душевное напряжение спадало, а вот физическое все больше росло. Геракл даже сам начал разговор. Правда, он сам же его и закончил, не дав ему как следует развиться, ну и ладно, зато начал же. И Сербия был за это очень благодарен Греции. Да-да, именно за начало и именно за конец этого разговора. Как именно звучал этот разговор, а вернее фраза? А вот так:
- Ты... сможешь идти? – Греция спросил и как-то сразу же замялся, а после – вот чудак! – взял серба на руки. Честно говоря, Сербия уже был готов сказать, что и сам сможет спокойно пройти какую-то сотню метров. Да, он при этом будет идти очень медленно, периодически падать, харкать кровью, ковылять... Но ведь дойдет же! А тут... А тут его взяли на руки, как девицу на свадьбе! Но самое страшное не это, а то, что Сербия, вроде бы закаленный этой тяжкой войной, сейчас взял и раскраснелся, как красна девица! Нет, ну надо же какая стеснительность! Вот сейчас серб всерьез подумывал о том, чтобы накричать на Грецию, попросить Геракла поставить его на ноги и самому дойти, а точнее доковылять до домика Греции на Корфу. Но потом все же разум взял свое, и сербу пришлось терпеть такое вот свое рода «унижение». Но самое страшное, как оказалось, было впереди. И это страшное заключалось в том, что Сербии пришлось одной рукой обвить шею Греции, чтобы попросту не упасть. В это же самое время сам серб старательно делал вид, что ничего особенного не произошло. Он смотрел по сторонам, пытался любоваться небом, рассматривал море, стараясь найти в нем хоть что-то привлекательное. Но вот на Геракла он не смотрел, во всяком случае, старался не смотреть, а если и бросал серб на него мимолетный взгляд, то тут же пунцовел. Причем пунцовел он не понятно от чего – то ли от смущений, то ли от стыда за свои предыдущие смущения. А тем временем Греция и Сербия приблизились к миленькому домику, расположенному практически на берегу моря. Во время своего желания не смотреть на Грецию Сербия не то, чтобы вообще не присматривался ко всему вокруг себя, он просто был несколько... невнимательным. Конечно, побудешь тут внимательным, когда ты упорно пытаешься не смотреть на человека, а взгляд все равно на него съезжает! Но впрочем Сербии все же удалось рассмотреть внешний вид дома, заприметить бочку, накрытую крышкой, и даже увидеть неприглядную деревянную «коробку» уборной. А потом Сербия уже мог разглядывать дом изнутри. Лаконичные белые стены, теплые на вид глиняные ступеньки. Так просто, но в то же время так уютно...
Миновав ступеньки, Греция внес Сербию в достаточно просторную комнату на втором этаже. Просторной она казалась скорее из-за того, что ничего кроме кровати да кошек в ней не было. Впрочем, Сербии это определенно нравилось, Сербия любил и кошек и простор. Во время этих размышлений Сербия даже и не заметил, как оказался в кровати.
- Подожди. Я сейчас, - а после Греция еще и подложил под голову серба подушку. Гордан не удержался и мягко улыбнулся, впервые с начала этой чертовой войны.
- Хорошо... – голос Сербии звучал растерянно, признаться, ему не хотелось, чтобы Геракл куда-то уходил, – Спасибо тебе, - а вот слова благодарности серб сказал уже вслед удаляющемуся Гераклу. Будем надеяться, что грек их все же услышал.
Ну, что же, на некоторое время Сербия был предоставлен сам себе, так сказать, гордое одиночество. И это время Сербия решил посвятить банальному разглядыванию потолка. Правда, потом наглый кот нарушил эти планы, присев рядом с головой Сербии. Все, больше смотреть на потолок не хотелось, хотелось погладить милого рыжего кота. Сербия было протянул к нему правую руку, как тут же взвыл от боли. Кот естественно был ошарашен таким развитием событий и тут же улизнул куда подальше. Все, теперь неплохое настроение пропало, и Сербия угрюмо уставился на потолок в ожидании Греции. И вот послышались шаги, серб же теперь выбрал себе новую цель – дверной проем и тут же мрачно на него уставился. И вот после долгих ожиданий Греция вернулся, оставил в комнате какие-то тряпки и чашу, полную воды. А потом опять ушел. Во время появления Греции Сербия уже хотел было улыбнуться, а потом этот грек ушел опять. Сейчас смотрящий на дверной проем, серб был средоточием хмурости и мрачности в этом мире. И так продолжалось целых пять минут! И всю эту мрачность опять стерло появление Греции. Теперь Гордан хотел даже рассмеяться, да не мог – даже от самого тихого кашля кололо в боку. Ну, а за всем этим последовал, казалось бы, обыкновеннейший вопрос:
- Сможешь сам раздеться? – но именно этот вопрос вновь смутил Сербию. Но на этот раз все смущения были отброшены. Война все же, да и свежие бинты не помешают. Но вот же пакость-то! Сербия не знал ответа на вопрос и сейчас судорожно пытался вспомнить общие ответы на подобного рода вопросы:
- Не знаю... Но я попробую, да, - признался Сербия и принялся медленно и аккуратно расстегивать медные пуговицы мундира. Расстегнуть-то он их расстегнул, а вот стянуть с себя мундир он никак не мог – только лишь он попытался это сделать, как боль вновь пронзила правую руку. И серб громко фыркнул, да так, чтобы Греция оторвался от растерзания полотенца и помог ему. Ах, да, Сербия еще и не забыл покраснеть от собственной беспомощности и даже успел пробурчать что-то вроде «Извини... Просто...».

«Да-да, было определенно хуже, если бы ты еще что-нибудь себе сломал, потянул или повредил. Надеюсь, Греции несложно все это делать...»? - так Сербия успокаивал себя, пока Греция возился с потухшими медными пуговицами мундира, одной из которых, кстати, не хватало. Ну, ничего, пусть попутешествует немного на корабле, невелика потеря.
- Ничего-ничего, - А может и вправду ничего? – Странный человек – Сербия, а может быть даже странная страна, сам вест в ссадинах, царапинах, боевых ранениях, а волнуется лишь бы не потревожить другого. Ну, вот, лесть в сторону Сербии закончилась, давайте, пожалуй, вернемся к происходящему в маленьком домике, что на острове Корфу. Сейчас Сербия чувствовал себя несколько неуютно – в военных госпиталях Сербия никогда не был, повязки накладывали либо братья-солдаты, либо он сам. А тут пришлось снимать одежду перед кем-то, да еще и перед каким «кем-то»! Вот поэтому-то повидавший многое серб сейчас несколько стеснялся, пытался изобразить каменное лицо, но все же покрылся предательским румянцем. А после он стал с неимоверным усердием рассматривать белые и скучные стены дома – лишь бы не смотреть на Грецию. Ведь знал же, что если посмотрит, то сразу же зальется густым-густым слоем краски. Тем временем Греция вырисовывал влажной тряпочкой узоры по телу Сербии, сама тело периодически еле заметно вздрагивало, а лицо еле заметно морщилось – все-таки не очень-то приятно, когда трогают старые раны. От этого Сербии тоже стало немного стыдно, все же не престало солдату краснеть, вздыхать и морщиться, а вот серб по-другому не мог, вот и краснел. А потом серб на минутку отвлекся от победоносного шествия румянца по своему телу и… принюхался, тем более Греция отвлекся от протирания тела серба и отошел на немного, дабы поставить чашу сушиться на солнце. Потянуло спиртом. А уж что-что, но запах спирта серб бы отличил среди тысячи других. Сербия даже глянул на Грецию, чтобы узнать, что же там творится. Глянул и увидел горшок, спустя секунду уже понял, что спиртом тянет именно от горшка, а дальше и думать не пришлось – последовали не очень-то нужный и от части неумелые объяснения Греции.
- Виноградный спирт, - смущенно сказал Греция, а про себя серб отметил, что Геракл мило смущается, хотя и смущается он вовсе не к месту, ну да ладно, - За неимением в этом Богом забытом месте ничего более подходящего... - вот, а сейчас придется что-то сказать, а не просто промолчать да похлопать ресничками. Но сказать-то нужно что-то более или менее умное, а не... другое. Вот, у Сербии начали путаться даже мысли, а о слова... А вы лучше сами посмотрите на эти слова:
- Как хочешь. Мне как-то без разницы, - на минуту Сербия запнулся и оттого зарделся еле видимым румянцем, - Спасибо тебе, - и опять какая-то странная фраза! «Где уж твое красноречие-то, м, Сербия?». Опережая события скажу, что за эти слова потом Сербии будет стыдно еще как минимум половину дня. Нет, ну надо же сказать такую чепуху!
- Будет немного неприятно, - ну, вот, нужно было как-то поддерживать разговор, иначе наступит такая неловкая тишина, а этого бы не хотелось. Но вот незадача, серб не мог выдавить из себя ничего кроме «Да-да...», «Возможно», «Может быть» и прочего в таком же духе. Сейчас как-то беззаботно болтать не хотелось, да и не вышло бы беззаботно, время сейчас другое. Но говорить же что-то надо, вот Сербия и сказал:
- Ой, да ладно. Видали и похуже ситуации, - серб это все как-то странно пробормотал и попытался беззаботно улыбнуться, но вышло как-то неумело, видимо, разучился он улыбаться. Ну, что же, ему простительно, война все-таки...
А потом начались процедуры. Поначалу они показались Сербии крайне интересными и даже забавными, но потом серб понял, что он совсем не разбирается в процедурах. Они ему тут же надоели. Слишком уж они продолжительны и слишкои уж похожи друг на друга. Смочить тряпку в виноградном спирте, выжать, протереть... И только иногда эта рутина сменялась чем-то новым, в роли чего-то нового обычно выступал процесс накладывания повязок. Но все равно! Скукота же! И, признаться, Сербия даже вздохнул с облегчением, когда закончились все эти протирания.
«Зато не щиплет», - подумал Сербия и даже слабо поднял кончики губ вверх, изображая что-то вроде улыбки, - «Скучно».
- Ссадины на лице я только протру, они не глубокие и не опасные, - а сейчас сербу все это порядком уже наскучило. И ему даже захотелось немного поболтать с Грецией, но, увы, разговоры на медицинские темы Сербия поддерживать не мог. И ему опять оставалось лишь только вздыхать да поддакивать.
«Вот за несправедливость, а?!», - в душе Сербия сильно возмущался по этому поводу. Но все же ему пришлось смириться с тем, что болтовни пока что не стоит ожидать, - «Ну и ладно, больно-то хотелось!». И серб принялся рассматривать, а точнее искать хоть что-нибудь интересное в белых стенах этого дома. Но не успел он отметить про себя, что вот эта вот трещина очень эффектно смотрится на белом фоне и вообще, как такие его размышления вдруг прервал Греция. Он принялся стаскивать с серба штаны, причем совсем безспросу!
«Коjи курац?!», - сначала в сербской голове пронеслись ругательства, а потом уже и осознание того, что протестовать бесполезно, - «Ну и ладно, можно и потерпеть», - Зорич громко хмыкнул. А потом Греция присел к нему на кровать и начал рассматривать более серьезные повреждения:
- А зачем ты за колючую проволоку руками хватался? – а вот сейчас Сербия невольно поежился и на минуту закрыл глаза – неожиданно вспомнил, зачем же он хватался за колючую проволоку. Серб вздохнул и понял, что теперь он ненавидит еще и воспоминания. Да-да, очень длинный список ненависти у него, но что уж тут поделать-то?
- Чтобы выжить, наверное? – не без досады и некоторой сердитости спросил серб. Но это чувство как-то быстро испарилось, и на время этой малоприятной процедуры Сербия решил вновь повосхищаться трещинами сего дома, что, кстати, у серба получалась довольно неплохо. И отвлекшись на лицезрение стен, Сербия не заметил, как Греция уже начал рассматривать его ногу. Его многострадальную ногу.
«Вот именно из-за этой заразы, пичка матер, я и не могу ходить!», - серб тоже посмотрел на свою ногу, и эта мысль вырвалась, он даже чуть было не проговорил ее вслух, но, к счастью, вовремя очнулся.
- Вот и все... - Ура! Наконец-то с этими повязками-бинтами покончено! А после Гордан прилег на кровать, конечно же, не без помощи Геракла.
- Спасибо тебе, - вот, коротко, ясно и понятно.
- Теперь тебе надо отдохнуть... Мне уйти? А может, ты чего-нибудь хочешь? Здесь небогато, но я обязательно что-нибудь придумаю.
«Ответить ему, что ли, что я сейчас хочу канапе из молодой крольчихи под винным соусом и печеным картофелем в качестве гарнира? Да нет, наверное», - но тут же Сербия забыл о мыслях подобного рода:
- Останься. Мне с тобой хорошо... – Сербия чуток помолчал, как бы замявшись, а после он как-то неожиданно даже для самого себя резким движением поднялся с кровати, взвыл от боли и посмотрел Греции в глаза, - Геракл, ты же умный. Что будет дальше? Эта война... Эти ужасы... Их больше не будет? Когда все это закончится? – Зорич буквально тянулся к Греции, при этом не забывая смотреть на того вопрошающим взглядом. На глазах у серба проступили слезы, но он как-то особого значения этому не предал, лишь подумал, что сможет все списать на боль во всех частях тела. И только после всего этого Сербия понял, что рядом с ним умостился кот, который, видимо, был несколько напуган таким его (серба) поведением.
- Ой, прости... – Сербия извиняющееся посмотрел на кота и тут же перевел взгляд на Грецию. Он хотел услышать от него ответ на свои вопросы. Не просто хотел, а даже жаждал, так как считал Грецию своего рода сторонним наблюдателем, который, помимо остальных своих достоинств, обладал недюжим умом.
«Вот черт!» - спустя минуту Сербия понял, как же он глупо сейчас выглядит, но отступать было некуда.

Сербию уложили обратно сильные и теплые руки Греции. Признаться, сербу крайне нравилась эта ситуация и он наверняка будет все смаковать и смаковать ее многие годы спустя. Сербии определенно нравилось, когда о нем заботились, ибо сам он делать этого не мог, попросту не замечал своих нужд и проблем. И сейчас бы не заметил, как его раны открылись, и из них заструилась багровая жидкость. В общем, спасибо Греции. Огромное. И под конец сего действа у серба то ли защемило, то ли попросту свело судорогой руку (честно говоря, Сербия никогда не понимал разницы, ну, вот не медик он,  а военный, сложилось так) и тут так удачно под эту самую руку попались плечо да шея Греции. Но он – пичка матер! – тут же выскользнул из этих псевдо объятий, а Зорич мигом заалел. Но, хвала Богу, его мыслям не самого чистого содержания, развиться не дали – в ответ на вполне ожидаемый вопрос Греция молчал... Хотя он наверняка называл эту другим словом, скажем «думал». Впрочем, мнение серба по этому поводу не так интересно и ожидаемо, как этот самый ответ Греции! Ну вот, ей Богу, Сербия уже покрылся испариной, задрожал и готовился разрыдаться (это был один из его существенных минусов – он не мог сдерживаться, совсем). А Греция все молчал, да блуждал взглядом по одеялу, заставляя серба периодически возобновлять румянец на лице.
«Грчка, прошу, ответь. Кто как не ты сможет ответить, утешить... Грчка... Брэ...»
Честно говоря, Сербии было плевать на все размышления Греции об этой войне, на какую-то там блокаду Антанты, на какую-то там силу Центральных Держав. Ему было важно лишь знать, что Греция вступится за него, защитит, исполнит братский долг. Ведь сам серб вовсе не умел защищаться и стоять за себя, ему пришлось научиться... имитировать бесстрашие, как говорится, жизнь заставила. А вот насчет братского долга... Как сейчас считал сам Сербия, он его выполнить попросту не мог, ведь это он нуждался в помощи. И оттого Гордана практически не волновало, хочется ли Гераклу вступать в войну или же нет, нужна ли ему помощь или нет. Можно сказать, что Сербия над этим и не задумывался – он просто искренне хотел поддержки. Сейчас скорее эмоциональной, нежели какой-нибудь другой. Также серба немало смущала и волновала странная, выжатая улыбка Греции, нечто а-ля: «Это не я, меня заставили тебя взять. Я и не думал, что ты еще и внимания требуешь. Ужас какой!» так и приходило на ум, когда видишь эту улыбку. В общем, говоря простыми словами, Зорич попросту поник, он даже было отвел взгляд, чтобы успокоиться и рассмотреть, как следует белизну стен. Как вдруг зазвучал голос, такой неуверенный и все еще задумчивый (все это уже порядком начало раздражать Сербию):
- Я… не знаю. Могу сказать точно: рано или поздно все когда-нибудь заканчивается. Не исключено, правда, что мы этого не увидим…
«Пичка матер, опять его философия!» - Будь серб несколько здоровее он бы, несомненно, схватился за голову! Нет, ну, это же надо! И сейчас серб не забыл крайне обиженно фыркнуть. От Греции поддержки просят, а он... Но, на удивление, Геракл быстро исправился и начал вещать уже вовсе о другом:
- Но сейчас ты в безопасности. Сейчас нет ужасов, нет кошмаров. Попробуй расслабиться и представить, что война позади… У тебя есть несколько дней передышки, ты наберешься сил… Я позабочусь о тебе, потому что… очень хочу тебе помочь, - и тут Греция опустил взгляд, в который так старательно всматривался Сербия. - Понимаешь, мы же не чужие друг другу, мне не все равно, что с тобой происходит, да и что говорить. Я, наверное, все-таки виноват перед нашей дружбой, что не вмешивался и позволил тебе вот так...
«Он... это... сказал! Сказал!»
Сербия зарделся. Улыбнулся. Наконец-то отвел взгляд. И теперь перед ним встала новая проблема – на приятное нужно было ответить приятным, а дыхание, как назло, перехватило.
- С...Спасибо, Геракл, - серб замялся, не зная, что именно сказать. На глазах проступили слезы. Гордан впился в руку Греции, сжав ее как можно сильнее, несмотря на ранения. После Сербия несколько раз открывал рот в попытке сказать хоть что-то но вместо этого получался лишь глубокий вдох или выдох. В конце концов у серба получилось выдавить из себя лишь:
- Прости... – серб посмотрел в глаза Греции, надеясь на понимание с его стороны, - Ты такой... хороший! Я и не... ожидал... Мне так стыдно... сейчас... Прости...
И рука серба перестала сжимать ладонь Греции, теперь она ее лишь аккуратно поглаживала. А сам серб про себя отметил, что с Гераклом ощущает себя если не уверенно, то, по крайней мере, расслабленно и удовлетворенно. А мысли Сербии сильно смягчились - ничего нетерпимого и раздраженного в них больше не было.

Чтобы серб сам про себя не говорил и как бы не доказывал он свою собственную решительность... ее у него не было. А потому чужую решительность он очень уважал и любил. Но вот незадача! – поцелуй – это вам не поддержка во время войны, не оказание помощи войсками... Да это даже не гуманитарная помощь! Уж чего-чего, но поцелуя Сербия от Греции ну никак не ожидал и на первых порах даже не хотел. И, тем не менее, он ему нравился. Это такая решительность... и такая новизна! Даже дух захватывало! А потому хотелось немедленного продолжения. В голове у серба пронеслось множество оправданий – «Эта треклятая война длилась очень долго, очень долго не было никакого расслабления. Почему бы сейчас не...», «В конце концов, я же тоже человек, мне же тоже хочется заботы...» или же «Да и он ведь тоже не простак – взял да очаровал!», но верхом беззаботности было это – «Если что, он сам виноват!». А по правде говоря, Сербия так попросту пытался отрицать... ну, скажем, влечение к Греции. Все-таки не православно, да и люди не оценят. Но потом, к счастью, в сербской голове пронеслась крайне удачная мысль, даже две:
«А с другой стороны, кто об этом узнает-то. Да и Церковь говорит, что надо возлюбить ближнего своего...».
И с этими воодушевляющими мыслями серб попытался отстраниться от мира увечий да страданий и окунуться с головой в какой-то новый мир, предположительно – наслаждения. Сейчас Гордан, лишенный определенной сноровки в этом деле, решил, что наиболее правильным и лучшим вариантом будет ответ на поцелуй. А потому он то ли устало, то ли томно прикрыл глаза и своим языком прикоснулся к языку Греции, не забыв при этом закинуть здоровую руку тому на шею. Сейчас серб жалел, что не мог сказать, мол, старые ощущения вспыхнули вновь, ведь сербские традиции не знали таких смачных прелюдий. И именно благодаря этому Зорич сейчас пережил, возможно, незабываемые ощущения близости и тепла. И на удивление быстро это – ну что за каламбур! – развязало ему язык, и серб тут же поспешил исследовать им греческое небо, ловя все новые и новые ощущения. И Сербия, который чувство любви променял на чувство страсти еще в далеком детстве, сейчас задумался уже без тени отрицания – «А может это любовь?..».

Раз! Два! Три! Четыре! Раз! Два! Три! Четыре!
Сербии нравилось это танго двух кусков тела, двух языков. Ведь в танго кто-то ведет, а кто-то, напротив, подчиняется. А Гордан страсть как любил подчиняться (правда, были у него исключения с Византией, Болгарией, Османской Империей и с Австро-Венгрией, но ведь они только подтверждают правило).
Раз! Два! Три! Четыре! Раз! Два! Три! Четыре!
Руки Геракла — о, какого прекрасного Геракла! — тоже двигались в каком-то варварском ритме страсти. А все варварское и незаконное так заводит... И если уж ты любишь боль (А Сербия полюбил или, как говорят, пришлось свыкнуться), то путевка в ад — прекрасный подарок и великолепное наслаждение (а религия Зорича уже точно начала писать смертный приговор на вечные муки — но не все ли равно?!). Да, Греция мог приносить наслаждение, боль, вздохи, стоны, крики, желание быть беззащитным.
Раз! Два! Три! Четыре! Раз! Два! Три! Четыре!
И вот в одно мгновение Гордан превратился в змею, что извивается и извивается в сумасшедшем ритме. Пальцы Геракла так и дразнят, обводя границы безжизненных бинтов, так и провоцируя сорвать их — и будь, что будет! Эх! И руки серба сильнее и крепче сжали не менее сильную и крепкую шею грека. А зубы так и норовили прокусить губы любимого, желая ощутить соленый вкус греха.
Раз! Два! Три! Четыре! Раз! Два! Три! Четыре!
Дыхание срывалось, изменялось и прерывалось в хаотичном порядке.
— Ааагх!..
А вот и первый стон! Громкий-громкий! Частичка скованной души вырвалась наружу. И вырвалась она через рану на бедре. Чертов австрийский штык...
Наверное, Сербия никогда не влюблялся так быстро, так странно, так сильно и так... в мужчину. Новые чувства, совершенно новые пробудили желание к жизни. И именно из-за них серб практически не заметил ужасной боли, что пронзила всю ногу. Подумаешь, всего-то... Ха, мелочь какая... На такое даже внимание не стоит обращать в идеальном мирке, что на острове Корфу. Главное, что Геракл рядом. Так близко так сладко...
Раз! Два! Три! Четыре! Раз! Два! Три! Четыре!
Слова Греции приглушенно звучат, еле слышимые, но такие мягкие, с волнующими нотками, как запах кардамона в ночь на Видовдан. Спокойствие с головой накрывает. Уют оплетает тебя своей паутиной. И тонкий флер избавления от страха ложится на твои плечи.
— А я тебя люблю, Геракл...
Раз! Два! Три! Четыре! Раз! Два! Три! Четыре!
И сердце пульсирует в бешеном ритме, и жизнь пульсирует и хочется еще, еще, еще... Больше чувств! Больше любви! Пусть это длится вечно! Слышите, вечно!
Впервые Зорич почувствовал себя спокойным, умиротворенным, с тех пор как началась война. А тут... Так легко, так спокойно, так безопасно. Кажется, эти объятия, эти поцелуи, эти накачанные руки могут опекать от всех бед...
Раз! Два! Три! Четыре! Раз! Два! Три! Четыре!
А тревожная мысль колотится о стенки сознания — скоро всего этого не будет. Скоро они разойдутся, может, серб и вовсе не нужен Греции. Скоро все забудется, а приятные воспоминания не будут греть душу, они будут обжигать самолюбие и сердце.
Но это же все потом! А сейчас все настолько прекрасно, что хочется петь, кричать, целоваться! Ха! Счастье! Впервые за столько лет пришло счастье! Ура!
«Спасибо, Геракл... Спасибо...».